В закромах у папы-строителя всегда была наждачка. Разная.
Помельче, для более тонких работ, и покрупнее - для грубых. Когда я ее трогала,
всегда бежали мурашки.
Особенно много было мурашек от крупных зернышек наждачки,
трогающих кончики пальцев и отзывающихся в каждой частичке моего тела.
Будто бы они трогали все мои внутренности, скрытые от
посторонних глаз под кожей. Трогали все мои чувства, хорошо спрятанные под
покровом выдержанности.
Они играли на струнах моей души, как медиатор, которым водит
музыкант по струнам домры. Но эту музыку слышала только я...